ГЛАВА I

ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ СОЛОВЬЕВ.

ОЧЕРКИ ЖИЗНИ И ДЕЯТЕЛЬНОСТИ .

Владимир Сергеевич Соловьев родился в Москве 16 января 1853 г. в семье крупнейшего русского историка Сергея Михайловича Соловьева (1820 – 1879). Обстановка ранних лет В. Соловьева сложилась весьма благоприятно для его последующего духовного развития.

В. Соловьев был четвертым ребенком в семье Поликсены Владимировны и Сергея Михайловича Соловьевых. Всего у Соловьевых было двенадцать детей, из которых, правда, четверо рано умерли.

Рано обнаружилась религиозная настроенность у Владимира Соловьева, детство которого прошло в кругу семьи, среди сестер и братьев. Мальчик читал жития святых, под впечатлением прочитанного испытывал себя, пытаясь подражать христианским подвижникам. В 1864 году В. Соловьев был принят в 3-й класс Первой Московской гимназии, той самой, где когда-то учился его отец. Вскоре переполненная гимназия была разделена, и он очутился в Пятой гимназии, которую и окончил с золотой медалью в 1669 году. Он хорошо говорил по-французски, знал английский и немецкий языки. Среди гимназистов он нашел друзей, с которыми не расставался всю жизнь, поэта Дмитрия Цертлеева, философа Льва Лопатина. Неполных семнадцать лет было В. Соловьеву, когда он поступил в 1869 г. на историко-филологический факультет Московского университета, но вскоре перешел на физико-математический, где преподавались не только математика и физика, но и естественные науки. В. Соловьев увлекался в те годы биологией, а из биологии предпочитал зоологию и ботанику. Но достаточно было ему только провалиться на каком-то экзамене на II курсе физико-математического факультета, чтобы тут же опять перейти на историко-филологический и с еще большим рвением приступить к изучению философских наук.

Отец В. Соловьева отличался строгостью нрава, необычайной систематичностью в своих исторических занятиях, в силу чего он каждый год издавал по одному тому своей ”Истории России с древнейших времен“ (1851 – 1879), и таких томов издал двадцать девять. В семье все было подчинено строгим правилам, которые и обеспечивали для Сергея Михайловича его необычайную научную продуктивность в течение всей жизни. Его ”История России...“ современными историками расценивается весьма высоко.

Дед В. Соловьева, как и его прадед, был священником. По материнской линии В. Соловьев принадлежал к украинской фамилии, среди которой тоже были замечательные личности. Так, прадедом В. Соловьева был оригинальный мыслитель Г. С. Сковорода, (1722 – 1794). В.   О. Ключевский об отце Владимира Сергеевича – С. М. Соловьеве писал следующее: ”Соловьев был историк-моралист: он видел в явлениях людской жизни руку исторической Немезиды, или, приближаясь к языку древнерусского летописца, знамение правды Божией“ (Ключевский В. О. С. М. Соловьев как преподаватель. – Московский университет в воспоминаниях современников (1755 – 1917). – М., 1989. – С. 358).

В последние годы гимназии и в первые годы университета В. Соловьев зачитывался тогдашними вульгарными материалистами и даже пережил весьма острую материалистическую направленность.

Необычайно одаренная натура В. Соловьева и его постоянные и, можно сказать, страстные поиски высших истин сказались уже в ранние годы его жизни. Всем известно, что В. Соловьев очень рано начал читать произведения славянофилов и крупнейших немецких идеалистов.

В университете В. Соловьев слушал профессоров А. П.   Богданова и С. А. Усова. По зоологии беспозвоночных курс лекций в 1369/70 учебном году читал проф. А. П. Богданов (Лукьянов С. М. О В. Соловьеве в его молодые годы. – Пг., 1916. – Кн.1. – С.138-139).

Будучи студентом-естественником, Соловьев мог посещать лекции и на историко-филологическом факультете по философии, которые читал занимавший кафедру Памфил Данилович Юркевич. Этому человеку и выпало стать учителем будущего философа.

7 июня 1873 года Соловьев сдал кандидатский экзамен за университетский курс историко-филологического факультета. Кандидатское сочинение Соловьева в переработанном виде было напечатано в журнале ”Православное Обозрение“ за 1873 г. под названием ”Мифологический процесс в древнем язычестве“ (Зеньковский В. В. История русской философии. – Л., 1991. – С. 12).

Е.   В. Романова (в замужестве Селевина) – двоюродная сестра Соловьева со стороны матери. В студенческие годы Соловьев был влюблен в свою кузину и собирался на ней жениться, однако отец осудил намерение сына, и брак расстроился.

О том, с какой страстностью В. Соловьев стал овладевать философией и знакомиться с такими прежними властителями умов, как Хомяков, Шеллинг и Гегель (впрочем, не без интереса к Канту и Фихте), свидетельствует, например, факт, что уже в течение первого года по окончании университета он написал магистерскую диссертацию, которую и защитил в 1874 г.

Между прочим, имеются некоторые сведения о пребывании В. Соловьева в Московской духовной академии в качестве вольнослушателя в промежутке между окончанием университета и защитой магистерской диссертации.

Благоприятными были впечатления Соловьева от духовной академии, которая, как он находил, во ”всяком случае, не представляет такой абсолютной пустоты, как университет“   (Соловье В. С. Письма. – СПб., 1911. – Т. 3. – С. 105).

О значительном идейном влиянии на Соловьева Московской духовной академии говорил и М. Д.   Муратов, по воспоминаниям которого, наибольшее воздействие на развитие Соловьева имел ректор академии профессор А. В. Горский.

А. Б. Асмус в своей публикации ”В. С. Соловьев: опыт философской биографии“ писал: ”Не подлежит сомнению, что именно в академии Соловьев нашел ту атмосферу традиционного идеализма и то критическое отношение к позитивизму, которым оказалась проникнута уже магистерская диссертация философа“ (Асмус А. Б. В. С. Соловьев: опыт философской биографии // Вопросы философии. – 1988. – № 6. – C. 72).

24 ноября 1874 года Соловьев защитил в Петербурге магистерскую диссертацию на тему ”Кризис западной философии“. В это время ему шел 22-й год. Официальный оппонент Соловьева – профессор М. И. Владиславлев – дал высокую оценку его диссертации, а ученый совет Петербургского университета удостоил Соловьева и степени магистра философии.

Написание и защиту диссертации 21-летним молодым человеком надо считать чем-то удивительным и поразительным даже для времен, когда диссертации хотя и содержали всего несколько страниц и почти не имели научного аппарата, но зато должны были опираться на твердо обоснованную собственную теорию ”Эта работа молодого Соловьева, – подчеркивал А. Ф. Лосев, – ярко свидетельствует о необычайном напоре, а также о простоте и ясности его философского мышления, о его убедительности и видности, соперничавших с его глубиной и широтой исторического горизонта“ (Лосев А. Ф. Творческий путь Владимира Соловьева / Соловьев В. С.. Соч. – М., 1988. –Т. 1. – С. 5).

После защиты диссертации Соловьевым Н. Н. Страхов писал: ”Наше юношество дает повод к утешительным заключениям. Сам В. Соловьев и тот радушный прием, который ему оказали, не свидетельствует ли, что в нашей молодежи проявляется искреннее стремление к науке, свобода от дурных влияний и сочувствие самым высоким духовным интересам?“ (Страхов Н. Н. Еще о диспуте В. Соловьева // Московские ведомости. – 1874. – №309. – C. 2).

По возвращении в Москву Соловьев был избран доцентом Моковского университета по кафедре философии.

Поддержка Страхова, внимание славянофилов, сотрудничество с Катковым – все это создало Соловьеву вполне определенную репутацию и для его заграничной командировки ”с ученой целью, сроком на один год и три месяца“ (Лукьянов С. М. О Соловьеве в его молодые годы. – Пг., 1921. – Вып 3. – С. 64). О пребывании за границей Соловьев подробно рассказывает в своих письмах к родным, в автобиографической поэме ”Три свидания“. Он уехал в научную командировку в Лондон для изучения ”индийской, гностической и средневековой философии“. После нескольких месяцев усердного чтения в библиотеке Британского музея Соловьев внезапно уехал в Египет – в Каир. Вернувшись в Москву, он возобновил чтение лекций, но в начале 1877 г. оставил службу в университете. Внешним поводом для ухода было, по признанию самого Соловьева, нежелание ”участвовать в борьбе партий между профессорами“ (Соловьев В. С. Письма. – 1909. – Т. 2. – С. 85), в частности несогласие с резким осуждением, которому подвергся профессор Н. А.   Любимов, предложивший изменить университетский устав и сузить академические права и вольности.

Разразившаяся вскоре так называемая ”любимовская история“ сделала дальнейшее пребывание В. С. Соловьева в университете и вовсе невозможным. Суть конфликта состояла в следующем: Н. А. Любимов, профессор физики, позволил себе на страницах ”Московских ведомостей“ ”дать университетским порядкам не отвечавшую действительности и крайне резкую оценку“ (Ковалевский М. М. Московский университет в конце 70-х и начале 80-х годов прошлого века. – Московский университет в воспоминаниях современников. – М., 1989. – С. 491).

В. О. Ключевский свидетельствует: ”Резкое выступление сына С. М. Соловьева, известного впоследствии философа, в пользу Любимова, вызванное на деле желанием отстоять свободу каждого высказывать свои убеждения, каковы бы они ни были. Владимиру Сергеевичу поставлена была на вид неблаговидность его поведения по отношению не только к товарищам по корпорации, но и по отношению к отцу, которого тот же Любимов гнал со службы своими доносами“.

”Любимовская история“ имела для Соловьева-отца последствие более трагические, нежели для сына: вынужденный уйти в отставку с поста ректора, не отличавшийся крепким здоровьем, С. М. Соловьев скончался в 1879 году.

Летом 1877 года В. С. Соловьев отправился на фронт военных действий с Турцией в качестве корреспондента. Приобрел даже оружие, но воспользоваться им ему не пришлось: на передовую он так и не попал. О патриотическом подъеме, который переживал философ в те дни, свидетельствует прочитанная им в Москве публичная лекция ”Три силы“ (Гулыга А. В. Искатель истины. – Соловьев В. С. Избранное. – М., 1990. – С. 21).

Покинув Московский университет, Соловьев переехал в Петерург на службу в Ученый комитет при Министерстве народного просвещения. Здесь же, в Петербурге, он читал лекции в университете и на Московских высших курсах, а также работал над тремя произведениями: над курсом ”Чтения о богочеловечестве“, над философскими трудами ”Философские начала цельного знания“ и ”Критика отвлеченных начал“.

”Соловьева слушали не столько как мыслителя, но именно как ”учителя“, проповедника, даже пророка. Стечение слушателей на его лекциях в Петербургском университете удивляло и огорчало ревнителей ”положительного“ знания. В шестидесятых годах такую толпу могла бы собрать только лекция по физиологии, а в семидесятых – по политической экономии, а вот в начале восьмидесятых почти вся университетская молодежь спешит услышать лекцию о христианстве… В общественном радикализме своего времени Соловьев угадывал искание преображенного мира... И во всем секулярном прогрессе Нового времени видел точно тайное веяние Духа Христова“ (Флоровский Георгий, прот. Пути русского богословия. – Париж,

1937. – С. 310).

Службой в Ученом комитете Министерства народного просвещения Соловьев откровенно тяготился, поэтому пользовался любым предлогом для получения краткосрочного отпуска и поездки в Москву. Биограф философа С.   М.   Лукьянов подсчитал, что из 4 лет 8 месяцев и 22 дней службы при Министерстве народного просвещения Соловьев провел в отпусках больше года (Лукьянов С. М. О Соловьеве в его молодые годы. Книга 4. – ОР ГБЛ, Ф. 700, 4-1, ед. хр. 6, Л-27).

Параллельно с университетским курсом Соловьев читал на женских курсах Герье историю греческой философии. Вот как об этом рассказывал сам В. И. Герье: ”Соловьев объяснял ”Диалоги“ Платона, причем читал в переводе и отрывки из ”Диалогов“. Не могу сказать, что более очаровывало слушательниц: древнегреческий мудрец или юный истолкователь его; думаю, что скорее последний. Я хорошо помню чарующее впечатление, которое он производил своей элегантной фигурой, красивым лицом, устремленным вдаль, несколько прищуренными темными глазами, бледностью лица и немного дрожащим голосом. Он был настоящий провозвестник Платона“ (Лукьянов С. М. О В. С. Соловьеве в его молодые годы. – 1918. – Кн. 2. – С. 140).

”На Пречистенке за бульваром стоял очень массивный для тогдашней Москвы дом-особняк, – вспоминала в 1923 году бывшая слушательница курсов, – много лет пустовавший, его избегали из-за поселившейся в нем нечистой силы. Хочется посмеяться, о милая старушка Москва! – не смолкнешь, вспоминая, что в этом доме впервые выступил на кафедре юный философ В. Соловьев и нашел последовательниц своей глубокой веры в явления потустороннего мира“ (Щепкина Е. Первые годы Высших женских курсов // Русское прошлое. – 1923. – № 5. – C. 139).

6 апреля 1880 года Соловьев защитил в Петербургском университете в качестве докторской диссертации свой труд ”Критика отвлеченных начал“. Ученую степень Соловьев получил, но в профессорской кафедре ему было отказано, и лекции в университете он читал лишь в порядке приватной доцентуры. Но игравший в Петербургском университете основную роль М. И. Владиславлев, который раньше столь положительно оценил магистерскую диссертацию В. Соловьева, стал теперь относиться к нему довольно холодно, так что В. Соловьев оставался на должности доцента, но не профессора.

В краткой автобиографии, написанной в мае 1877 г., В. Соловьев указывает, что в Московском университете читал лекции по истории древней и новой философии и по логике. Провел один год за границей – в Англии, Франции, Италии и Египте. В Петербургском университете (в 1880-1882 гг.) читал как приват-доцент лекции по метафизике и философии истории (Соловьев В. С. Письма к Ф. Б. Гецу, № 36 / Письма В. С. Соловьева – 1909.– Т. 2. – С. 185).

В 1881 г. преподавательская деятельность В. Соловьева навсегда закончилась после прочтения им публичной лекции 28 марта 1831 г., в которой он призывал помиловать убийц Александра II. Поступок В. Соловьева был продиктован наивным, искренним и вполне честным его убеждением в необходимости христианского всепрощения.

”На другой день слухи о лекции и об административной каре, ожидающей Соловьева, облетели весь город. Дело могло окончиться действительной высылкой, но было улажено благодаря хлопотам, в особености К. Н. Бестужева-Рюмина и некоторых высокопоставленных лиц“ (Щеголев Д. События 1-го марта и В. С. Соловьев // Былое. – 1906. – № 3. – C. 48 – 55).

Александр III счел В. Соловьева чистейшим ”психопатом“, удивляясь, откуда у ”милейшего“ его отца, С. М. Соловьева, такой сын, которого К. П. Победоносцев именовал ”безумным“. И дело осталось без серьезных последствий.

В. Е. Доля пишет, что критика Соловьевым института ”смертной казни, неразрывно связанная с его трактовкой свободы воли, имела в свое время определенное прогрессивное значение“ (Доля В. Е. Критика теологического понимания свободы. – Львов, 1973. – С. 83).

”Лекция Соловьева была в то же время единственным в России открытым протестом против смертной казни“, – замечает Н. Н. Гусев. (Гусев Н. Н. Лев Николаевич Толстой. – М., 1970. – C. 17).

В. Соловьеву пришлось уйти из университета, хотя его никто не увольнял. Да и ушел он, как можно думать, не столько из-за шумихи по поводу его лекции, сколько потому, что весьма не любил преподавание с его принудительными моментами вроде лекционных программ, расписания лекций, студенческих экзаменов, советов, отчетов и т. д. Быть профессором было для него просто скучно. На этих свободных от казенных форм путях деятельности В. Соловьев целиком отдается написанию произведений часто церковного характера, которые уже были подготовлены его философско-теоретическими раздумьями. Он задумывает трехтомный труд в защиту католицизма, но по разным причинам цензурного и технического характера вместо этих запланированных трех томов вышла в 1886 г. работа ”История и будущность теократии“, а в 1899 г., уже на французском языке, в Париже –”Россия и вселенская церковь“. В последние годы своей жизни, особенно с 1895 г., он возвращается к философии.

Вторую половину 1893 года философ проводит за границей – Швеция, Шотландия, Франция (Гулыга А. В. Искатель истины. – Соловьев В. С.. Избранное. – М., 1990. – С. 24-25).

С 1895 года научно-философская деятельность Соловьева заметно усиливается. В это время он, помимо работы в словаре, трудится над переводом ”Диалогов“ Платона, разрабатывает некоторые историко-философские проблемы и гипотезы, относящиеся к платоновскому вопросу, и приступает к систематической разработке своей философии. Первым из ряда задуманных Соловьевым философских трактатов, в которых должна была быть изложена вся его система, явился трактат по этике –”Оправдание добра“.

Этическая система Соловьева формировалась прежде всего под влиянием идей немецкого идеализма, главным образом Канта и Шопенгауэра. С особой очевидностью это обнаруживается в ”Критике отвлеченных начал“, где он последовательно излагает взгляды Канта и Шопенгауэра на мораль, разделяя основные положения их теорий.

Приверженец Соловьева Л. М. Лопатин отмечал, что ”у Шопенгауэра он нашел… удовлетворение никогда не умолкавшей в нем религиозной потребности, религиозное понимание и религиозное отношение к жизни“ (Лопатин Л. М. Философское миросозерцание В. С. Соловьева // Вопросы философии и психологии . – 1901, Кн. 1. – C. 51-52).

Среди других мыслителей, оказавших воздействие на формирование этических воззрений Соловьева, следует назвать Шеллинга, Платона, Августина. Правда, сам Соловьев обычно не ссылается на эти источники, однако генеалогическая связь его системы с учениями этих философов не подлежит сомнению. ”Представляется несомненной генетическая связь взглядов Соловьева на цель и задачи нравственной деятельности с концепцией причины и цели ”конечного“ мира Шеллинга, особенно если учесть ту роль, которую играло шеллингианское Аll-Еinе в формировании центрального понятия его философии – категории всеединства. Мы считаем также, что идеи немецкого мистика так или иначе просвечивают в учении Соловьева о любви как движущем начале нравственной деятельности. Выработка этого существенно важного для его нравственной системы учения происходила не без их воздействия“ (Шкоринов В. П. Этика ”всеединства“ В. С. Соловьева / Очерки истории русской этической мысли. – М., 1976. – С. 287).

Э. Л. Радлов говорил о зависимости В. С. Соловьева от Августина: ”Из христианских философов два имели на него преимущественное влияние – Ориген и бл. Августин“ (Радлов  Э. Л. Владимир Соловьев. Жизнь и учение. – СПб., 1913. – С. 77). Вот что писал В. С. Соловьев в ”Чтениях о богочеловечестве“: ”Каждый единичный образ, или идея, с которой сопрягается божественная воля, не относится безразлично к этой воле, а необходимо видоизменяет ее действие согласно своей особенности... ибо очевидно, что свойство актуальной воли необходимо определяется не только волящим, но предметом его.

Каждый предметный образ, воспринимая беспредельную божественную волю по-своему…тем самым усваивает ее, т. е. делает ее своею; таким образом, эта воля перестает быть уже только божественной” (Соловьев В. С. Чтения о богочеловечестве. – Собр. соч., 2-е изд. – Т. 3 – С. 138-139).

Это чисто соловьевский взгляд на соответствие воли человека и божественной благодати. Но об этом же писал и Августин: ”Недостаточно одного желания человека, скоро не будет         милосердия Божия, недостаточно и одного милосердия Божия, коль скоро не будет желания человека... доброе желание человека предшествует многим дарам Божьим, но не всем; каким же не предшествует, и в тех оно налицо“ (Августин. Творения блаженного Августина, епископа Иппонийского. – Ч. ІІ. – Киев, 1906. – С. 27).

В другом месте Соловьев говорит: ”Я вовсе не сторонник безусловной свободы, но полагаю, что между такою свободою и безусловною неволею должно быть нечто среднее, именно свобода, явленная искренним подчинением тому, что свято и законно“ (Соловьев. В. С. Письма к Архимандриту Антонию Вадковскому, № 3 // Письма В. С. Соловьева – 1911. – Т. 3. – С. 191).

По мнению Э. Л. Радлова, рассмотрение материала, содержащегося в собрании сочинений В. С. Соловьева по вопросу о свободе воли, показывает: во-первых, что Соловьев постоянно проводил одно из воззрение на природу свободы – изменения во взглядах на нее не имели принципиального значения; во-вторых, что он строго разграничивал вопрос о так называемой нравственной свободе, подлежащей решению на почве эмпирической, от свободы в метафизическом смысле, наконец, в-третьих, взгляд Соловьева на метафизическую свободу состоял в том, что человек свободен лишь во зле, а не в добре, причем злу придан объективный характер” (Радлов Э. Л. Учение В. С. Соловьева о свободе воли. – СПб.,  
1911. – С. 5 – 6).

Для понимания В. С. Соловьева, говорит А. В. Гулыга, знакомство с Шеллингом необходимо, хотя он прямо нигде не высказывает своего отношения к немецкому философу. ”Но любопытная деталь: первая работа Соловьева (”Мифологический процесс в древнем язычестве“), как и первая работа Шеллинга, посвящена мифологии, здесь есть ссылки на Шеллинга. Последняя крупная работа Соловьева (”Три разговора“) полна шеллинговских мотивов и реминисценций“, – замечает А. В. Гулыга (Гулыга А. В. Философия любви. – Соловьев В. С. Сочинения. – М., 1988. – Т. 3. – С. 36).

Л. Мюллер в работе ”Соловьев и протестантизм“ посвятил целую главу проблеме ”Шеллинг и Соловьв“ (Müller L. Solovjev und Protetestantismus. Freibung, 1951, s. 92 – 125), где привел многочисленные примеры текстовых параллелей у двух мыслителей.

Сохранился черновой фрагмент статьи Соловьева о Шеллинге, где речь идет о ”Штуттгартских беседах“ (Историко-философский ежегодник-87. Свобода и зло в философии Шеллинга. – М., 1987. – С. 271-278).

Соловьев попал под влияние идей Н. Федорова. Еще в 80-е годы, ознакомившись с рукописными работами великого русского утописта, мечтавшего о победе над смертью и возвращении жизни умершим средствами науки, он писал их автору: ”Прочел я Вашу рукопись с жадностью к наслаждениям духа, посвятив этому чтению всю ночь и часть утра, а в следующие два дня, субботу и воскресение, много думал о прочитанном... Я со своей стороны могу признать Вас своим учителем и отцом духовным“ (Соловьев В. Письма. – 1909. – Т. 2. – С. 345).

У Федорова есть фрагмент ”Сверхчеловечество как порок и добродетель“, в котором он говорит: ”Возвращение живущими жизни всем умершим для жизни бессмертной есть добро без зла“ (Федоров Н. Ф. Сочинения. – М., 1982. – С. 557 – 558).

Н. Петерсон писал, что ”кн. Трубецкой в воззрении Соловьева и Федорова находит много сходного, но они пришли к этим воззрениям, по его мнению, независимо один от другого“ (Петерсон Н. Полемика. Заметка по поводу статьи кн. Е. Трубецкого – ”Жизненная задача Соловьева и всемирный кризис жизнепонимания“ // Вопросы философии и психологии. – Отд. 2. – 1913. – Кн. 3 (118). – C. 405).

Необходимо сказать, что В. С. Соловьев – литератор, публицист и критик – рисуется на основании его собственных трудов как личность чрезвычайно объективная, справедливая и честная, которой присуще добродушное отношение к людям.

Льва Толстого В. С. Соловьев определенно не любит. Для толстовца, считает он, человек является ”инструментом, предназначенным к осуществлению отрицательных нравственных правил“ (Соловьев В. С. Три разговора. Собр. соч. 2-е изд. – СПб., 1911-1914. – Т. 9. – С. 290). Отвлеченную моралистику Л. Толстого, как мы увидим ниже, В. С. Соловьев критикует в ”Трех разговорах“.

Н. Н. Гусев свидетельствует, что в последних числах февраля 1881 года Л. Толстого вторично посетил молодой философ Владимир Соловьев (Гусев Н. Н. Лев Николаевич Толстой. – М., 1970. – С. 15). Лев Толстой вспоминает в своей статье ”Не могу молчать!“ (1906 г.): ”Недавно еще не могли найти во всем русском народе двух палачей. Еще недавно, в 80-х годах, был один палач во всей России. Помню, как тогда Соловьев Владимир с радостью рассказывал мне, как не могли по всей России найти другого палача и одного возили с места на место“ (там же. – С. 16).

Нужно отметить черты духовной близости Соловьева с Ф. М. Достоевским. Философ и писатель были связаны дружбой, которая питалась в значительной мере общностью их религиозных устремлений.

Н. И. Пруцков в своей статье ”Великий инквизитор“ и ”Антихрист“ говорит, что ”точки соприкосновения Ф. М. Достоевского и В. С. Соловьева многообразны“. Знакомство их состоялось в конце 70-х годов (не ранее 1877 года). Известна их совместная поездка в Оптину пустынь (летом 1878 года). Достоевский оказал на духовное формирование Соловьева значительное влияние.

Русский философ-идеалист в своих концепциях иногда опирался на идеи Достоевского (Пруцков Н.   И. Достоевский и Владимир Соловьев. (”Великий инквизитор“ и ”Антихрист“) / В кн. ”Историко-сравнительный анализ произведений художественной литературы“. – Л., 1974. – С. 124).

В. С. Соловьев был ”бездомный“ человек, без семьи, без определенных занятий. Человек он был экспансивный, восторженный, порывистый и, как мы сказали выше, живал большей частью в имениях своих друзей или за границей.

”Несмотря на глубокое содержание трудов Соловьева и на важную в них огромную подготовительную работу, он не был кабинетным ученым. Ему не давала возможности сделаться таким прежде всего его личная жизнь, лишенная всяких, даже самых скромных, удобств и той минимальной обеспеченности, которая необходима для спокойного изложения своих дум и созерцаний“, – говорит А. Ф. Кони (Кони А. Ф. Владимир Сергеевич Соловьев. Собр. соч.,– М., 1969. – Т. 7. – С. 338).

Гостиничный номер, квартира хозяев, которые выехали на время, комната в усадебном доме или во флигеле не только летом, но часто и зимой – так прошла жизнь выдающегося философа и богослова, тонкого лирического поэта и критика, страстного публициста, чье имя достойно вписано в историю России конца XIX века. География его перемещений столь обширна и одновременно столь запутанна, что, восстановленная даже в основных подробностях, заставляет поколебаться нашим представлениям о степени подвижности и расстояниях, которые преодолевал человек минувшего столетия, о тех пространствах, в которых протекает его жизнь. Москва и Петербург, Красный Рог и Воробьевка, Лондон и Каир, Пустынька и Сергиев Посад, Загреб и Вена – вот далеко не полный перечень мест, замечает А.   Носов, которые связаны с пребыванием Соловьева (Носов А. Мне предсказали много странствий / Владимир Соловьев. Неподвижное лишь солнце любви... – М., 1990. – C. 4).

В 1891 году Соловьев становится редактором философского отдела в Большом энциклопедическом словаре Брокгауза и Эфрона, а с открытием в Петербурге Философского общества выступает в нем с рядом докладов – об этике Платона, о Протагоре, об Огюсте Конте и о писателях Лермонтове и Белинском. В энциклопедии Брокгауза Соловьев участвовал не только как редактор отдела философии, но и как автор ряда крупных статей – о Канте, об Огюсте Конте, о Гегеле и других.

Необходимо сказать, что В. С. Соловьевым помещены в первом издании Энциклопедического словаря Брокгауза и Эфрона 31 статья по истории философии и 24 – по отдельным философским проблемам. Кроме того, в литературном наследии В. С. Соловьева имеется еще 12 некрологов.

В философской энциклопедии есть следующие сведения о В. С. Соловьеве: ”В 1891 г. Соловьев стал редактором философского отделения в Большом энциклопедическом словаре Брокгауза и Эфрона, а с открытием в Перетбурге Философского общества выступал в нем с докладами, трудился над переводом Платона и приступил к систематической разработке своей философии. (Он успел завершить лишь трактат по этике –”Оправдание добра“, несколько статей по эстетике, три статьи, представляющие введение в его гносеологию“) (Философская энциклопедия. – М., 1970. – Т. 5. – С. 51).

Д. Н. Цертлеев говорит: ”С 1877 по 1890 год Соловьев несколько раз бывал в Липягах и произвел сильное впечатление на всех, с кем ему приходилось иметь дело, начиная с местного священника и кончая старообрядцами и сектантами“ (Цертлеев Д. Н. Из воспоминаний о В. С. Соловьеве / Владимир Соловьев. Неподвижное лишь солнце любви... – М., 1990. – С. 355).

В своих воспоминаниях Д. Н.   Цертлеев писал: ”Ни чем иным, как важностью, какую придавал В. С. Соловьев христианским таинствам, объясняется, что много лет он не приобщался, и только в 1877 году решился сделать это в Липяговской церкви“ (там же. – С. 355).

”Под влиянием Соловьева вопросы религии и философии стали переходить со страниц малоизвестных и не всегда доступных специальных изданий на страницы сборников и журналов, посвященных общим вопросам. На слушателей и читателей действовал притом не только его талант, но и обаяние его личности, ее нравственная красота, не позволявшая видеть в нем ни делателя карьеры, ни узкого догматика, ни искусного оппортуниста. ”Wahrheit gegen Feind und Fround!“ / Правда врагу и другу / – слышалось во всем, что он писал и говорил. И это покоряло ему сердца всех еще ранее, чем подчинялись ему, после борьбы и колебаний, умы многих“ (Кони А. Ф. Владимир Сергеевич Соловьев. Собрание сочинений. – М., 1969. – Т. 7. –. С. 350).

В журнале Стасюлевича ”Вестник Европы“ Соловьев сотрудничал почти четырнадцать лет и на страницах этого журнала увидело свет большинство его стихотворений и множество статей.

”В 1886 году Владимир Сергеевич Соловьев стал печатать в ”Вестнике Европы“ свои статьи и стихотворения, а к 1889-1890 гг. относится начало его сближения с постоянными сотрудниками этого журнала. Тогда-то в редакции ”Вестника Европы“ познакомился с ним и мой отец, Александр Николаевич Пыпин. Скоро между ними сложились дружественные отношения. Люди различного миропонимания, в строго философском смысле этого слова, различных поколений и разного круга, оба они были кристально ясны душой и доверчивы, как дети. Именно это их роднило“ (Пыпина-Ляцкая В. А. Владимир Сергеевич Соловьев / Владимир Соловьев. Неподвижное лишь солнце любви... – М., 1990. – С. 373).

А. Ф. Кони пишет, что ”многочисленными статьями в ”Вестнике Европы“, перечислять которые нет надобности, знаменовалась нравственно-политическая эволюция Владимира Сергеевича, и он сразу стал в этом журнале одним из самых влиятельных сотрудников, а в среде последних любимым товарищем и тем, что М. М. Стасюлевич в письме ко мне по поводу смерти его назвал ”сотрудником жизни“, т.е. человеком, общение с которым украшало и облегчало мысли и чувства в области вековечных вопросов. Непреклонная и ничем не смущаемая вера в окончательное торжество добра и правды постоянно одушевляла Соловьева“ (Кони А.   Ф. ”Вестник Европы“. Собр. соч. – М., 1969. – Т. 7. – С. 244).

Н.   Городенский, анализируя статьи В. С. Соловьева, напечатанные в Энциклопедическом словаре, говорит, что они ”могут быть разделены на три группы: первая посвящена вопросам догматическим или определению философских понятий; вторая – вопросам историческим, т.е. рассмотрению различных философских систем, и наконец третья / небольшая группа / посвящена историко-литературной критике, т.е. анализу некоторых русских поэтов и писателей“   (Городенский Н. Предисловие. Нравственная философия В. С. Соловьева // Богословский вестник. – 1899. – № 2. – С. 1).

Весной 1898 года Соловьев неожиданно отправляется в Египет. Путь лежал через Константинополь. В его планы входило поехать из Египта в Палестину. Денег, однако, не хватило. Весной следующего года он снова в пути, теперь на Ривьере, затем в Швейцарии. По возвращении, пробыв некоторое время в Петербурге, Соловьев приезжает в Москву, осенью снова уезжает в Петербург (Гулыга А. В. Искатель истины / Соловьев В. С. Избранное. – М., 1990. – C. 39).

Самым же интересным фактом биографии В. С. Соловьева является то, что почти всеми забыто или, быть может, намеренно замалчивается, – избрание 8 января 1900 г. почетным академиком Академии наук по разряду изящной словесности. Отделение русского языка и словесности (Академия наук СССР. Персональный состав. – М., 1974. – Книга 1, 1724. – 1917. – С. 234). Правда, это избрание слишком запоздало, поскольку спустя полгода В. С. Соловьев скончался.

К концу 90-х годов здоровье его начало заметно ухудшаться, он стал чувствовать неимоверную физическую слабость.

Когда он заболел предсмертной болезнью, ”врачи нашли, – пишет кн. Трубецкой, – полнейшее истощение, упадок питания, сильнейший склероз, цирроз печени, уремию; ко всему этому примешался, по-видимому, и какой-то острый процесс, который послужил толчком к развитию болезни“ (Кузьмин-Караваев В. Д. Из воспоминаний о Владимире Сергеевиче Соловьеве / Владимир Соловьев. Неподвижное лишь солнце любви... – М., 1990. – C. 371).

Будучи в Москве летом 1900 г., он, в июле, принужден был приехать в подмосковное имение Узкое, принадлежавшее тогда кн. Петру Николаевичу Трубецкому, в котором жили также друзья В. С. Соловьева, известные московские профессора Сергей Николаевич и Евгений Николаевич Трубецкие. ”Это была самая значительная беседа наша за время болезни Владимира Сергеевича, – вспоминает С. Н. Трубецкой. – На второй же день он стал говорить о смерти, а 17-го он объявил, что хочет исповедоваться и причаститься, ”только не запасными дарами, как умирающий, а завтра после обедни“. Потом он много молился и постоянно спрашивал, скоро ли наступит утро и когда придет священник? 18-го он исповедовался и причастился св. Тайн с полным сознанием“ (Трубецкой С. Н. Смерть В. С. Соловьева / Владимир Соловьев. Неподвижное лишь солнце любви... – C. 384).

24-го числа приехала мать Владимира Сергеевича Поликсена Владимировна и его сестры. Он узнал их, обрадовался приезду. Но силы его падали с каждым днем. 27-го ему стало как бы легче, он меньше бредил, легче поворачивался, с меньшим трудом отвечал на вопросы; но температура начала быстро повышаться; 30-го появились отечные хрипы, а 31-го в 9.30 вечера он тихо скончался. Его похоронили в четверг 3 августа рядом с могилой его отца, Сергея Михайловича. ”Он говорил мне, – пишет С. Н. Трубецкой, – во время болезни, что приехал в Москву, главным образом, ”к своим покойникам“, чтобы навестить могилу отца и деда. Его отпевали в университетской церкви, где еще в раннем детстве ему явилось первое видение. Начало августа – самое глухое время в Москве, и на похоронах было сравнительно немного народу. Мы шли за его гробом с несколькими друзьями, вспоминали о нем и говорили о том, какого хорошего, дорогого и великого человека мы хороним“ (Трубецкой С. Н. Смерть В. С. Соловьева / Владимир Соловьев. Неподвижное лишь солнце любви... – C. 384).

”Его отпевали, – вспоминает В. Д. Кузьмин-Караваев, – в Москве, в университетской церкви. Большая церковь была наполовину пуста. По стенам и сзади стояли родные, личные друзья и знакомые, несколько литераторов и ученых, но публики, общества – не было. Оно не пришло сказать ему последнее ”прости“. На кладбище было еще меньше. Говорят – лето тому причиной. Не думаю. Не понимали мы Соловьева, чужд он был нам, как чужда нам вера, свободная или несвободная от местного обособления и народного самолюбия, – все равно!..

Но венков возложено было много. На лентах одного виднелось: ”Какой великий ум угас, какое сердце биться перестало! На другом: ”Всечеловеку“. Да, это был всечеловек, одинаково любивший и христианина, и еврея, и магометанина, – одинаково болевший душой за всех людей...“ (Кузьмин-Караваев В.   Д. Из воспоминаний о Владимире Сергеевиче Соловьеве / Владимир Соловьев. Неподвижное лишь солнце любви… – C. 372). Похоронен он был на Новодевичьем кладбище, вблизи могилы его отца.

Так безвременно оборвалась жизнь человека, которому едва было 47 лет и который отличался небывалой силой философской мысли, небывалым владением мировой философией и напряженной духовной жизнью.

”В ограде Московского Новодевичьего монастыря, в виду Воробьевых гор и близ Москвы-реки, есть рядом две могилы. В них лежат земной прах отца и сына – Соловьевых, – знаменитого русского историка и так рано ушедшего от нас сына“, – замечает А. Ф. Кони (Кони А. Ф. Владимир Сергеевич Соловьев. Собр. соч. – М., 1969. – Т. 7. – С. 374). Далее он говорит: ”И покуда в лучших сердцах земли русской будет продолжать светить это солнце – смерть и время действительно не страшны ни для них, ни для грядущих поколений! Соловьев умер, но в духовном отношении не покинул нас... Его личность останется надолго в воспоминаниях, его труд никогда не забудется, привлекая к себе мыслителя и побуждая к новым дальнейшим исследованиям. Останется и поучительный пример нравственного самовоспитания, явленный Соловьевым. А эти примеры так нужны...“ (там же).

Смерть его в расцвете умственных сил, неожиданная для русского общества, не была неожиданной для тех, кто близко знал его. От него осталось, кроме трудов по церковным вопросам, изданных за границей на французском языке, собрание сочинений в 10-ти томах (вышло в двух изданиях), три тома переписки и том стихотворений.

Очень хорошо отзывается о В. С. Соловьеве А. Ф. Кони: ”Он умер в разгаре новых работ, для которых некоторые их прежних представляют лишь программы или собрание материалов. Как всецело отдавшийся любимому делу зодчий, возводил он одновременно несколько зданий, дополнявших гармонически друг друга, но не успел все довести до окончательного завершения“  (Кони А. Ф. Владимир Сергеевич Соловьев. Собр. соч. – М., 1969. – Т. 7. – С. 336).

Разрабатывая религиозные вопросы, Соловьев мечтал о соединении Церквей. Эти мечты послужили поводом к обвинениям его в отступничестве от веры отцов, в желании подчинить русскую народную Церковь авторитету папы и т. д.

Насчет этого вопроса А. Ф. Кони дает следующее объяснение: ”Опубликованные в последние годы письма Соловьева доказали, что он оставался всю жизнь верным той Церкви, священнослужителем которой был глубокочтимый им дед его. Желание соединения Церквей, хотя бы в отдаленном будущем, жило, однако, в душе Соловьева до конца дней его. Это желание было присуще и Хомякову, и высказано было им еще за двадцать лет до появления Соловьева на общественной арене, в известной переписке его и Пальмером. Оно и ныне одушевляет многих искренне верующих людей“ (там же. – С. 351).

”В своей частной жизни Соловьев разделял детскую и трогательную веру простого народа: он в совершенстве знал и любил наше богослужение – всегда и всюду, садясь за трапезу и вставая, осенял себя крестным знамением, и если про него нельзя сказать, что он соблюдал посты, то лишь потому, что он был вегетарианец“, – свидетельствует А. Ф. Кони (Кони А. Ф. Владимир Сергеевич Соловьев. Собр. соч. – М., 1969. – Т. 7. – С. 360).

Больше половины лета и часть осени 1886 г. Владимир Сергеевич провел в Хорватии, куда был приглашен хорватскими национальными деятелями и просветителями еп. Иосипом Юраем Штроссмайером 1815-1905 и каноником Франё Рачки. В Загребе и ныне в память о визите русского философа есть улица Соловьева (Гулыга А.   В. Искатель истины / Соловьев В. С. Избранное. – М., 1990. – С. 25).

Целью пребывания в Хорватии и встреч с хорватским духовенством была попытка заложить основы будущего православно-католического взаимопонимания. Полемике с католическим доктринером о. Иваном Марковичем была посвящена статья Соловьева ”Православна ли Восточная Церковь?“ (№ 38 загребской газеты ”Katoliсki list“ за 1886 г.). Эта статья вызвала осуждение В. Соловьева за склонность к католицизму. Для защиты себя от нападений, от неоправданного обвинения он обратился к издателю ”Нового времени“ А. С. Суворину: ”Прошу Вас очень напечатать прилагаемое письмо в редакцию. Посылаю также мою хорватскую статью; если между Вашими знакомыми найдется кто-нибудь знающий этот язык, то пусть он переведет Вам хоть подчеркнутые места, чтобы Вы видели, что эта статья написана в защиту православия нашей Церкви против католического писателя, т. е. как раз наоборот тому, что возводят на меня далматские, харьковские и московские ”сочинители“. Если, сверх ожидания, не найдете возможным напечатать мою вынужденную самозащиту, то прошу прислать мне ее обратно“ (Абрамович  Д.   И. Письма русских писателей к А. С. Суворину. – Л., 1927. – С. 174-175).

Опровергая обвинения в том, что он принял католичество, В. С. Соловьев в своих письмах в редакцию ”Нового времени“ писал: ”1) Я никогда не менял вероисповедания и едва ли о. Антоний имеет право отлучать меня от Церкви. 2) Я всегда готов оправдать свои убеждения и показать в публичном споре, почему я уверен в полном своем согласии с православным учением, основанном на слове Божьем, на определении семи вселенских соборов и на свидетельстве святых отцов и учителей Церкви. 3) Я отклоняю от себя всякую ответственность за мысли и взгляды, которые приписываются мне на основании произвольных выводов и ссылок на отдельные места из сочинений, не находящиеся в обращении среди русской публики, и по предметам, не подлежащим гласному обсуждению“ (Соловьев В. С. Письма в редакцию ”Нового времени“, № 5 / Письма В. С. Соловьева. – 1911. – Т. 3. – С. 178).

”Обо мне, – пишет Соловьев Аксакову, – распространился решительный слух, что я перешел в латинство. Я бы не считал постыдным сделать это, но именно мои убеждения не допускают ничего подобного. Употреблю глупое сравнение: представьте себе, что моя мать на ножах со своей сестрой и даже не хочет признавать ее за сестру. Неужели, чтобы помирить их, я должен бросить свою мать и перейти к тетке? Это нелепо. Все, что я должен сделать, – это внушать всеми силами своей матери и (своим собратьям), что противница ее все-таки родная законная сестра, и при всех своих старых грехах все-таки порядочная женщина, и что им лучше и благороднее бросить старые счеты и быть заодно“ (Гулыга А. В. Искатель истины / Соловьев. Избранное. – М., 1990. – C. 24 – 25).

Э. Л.   Радлов замечает, что ”в мышлении Соловьева были элементы как положительные, так и отрицательные / критические /, которые сближали Соловьева с католицизмом. Можно утверждать, что в середине 80-х годов симпатии к католицизму были наиболее сильны, потом они постепенно слабеют“ (Радлов Э. Л. В. С. Соловьев. Биографический очерк / Собр. соч. Владимира Сергеевича Соловьева, Т. 9 (дополнительный), Т. 32.).

”Соловьев не остался ”католиком“ до конца своей жизни, – свидетельствует Н. И. Н. – Подобно тому, как влияние славянофилов не сделало его невозвратным славянофилом, так и католические его симпатии были также временными и в последний, предсмертный период (третий) его творчества, потерпели полное крушение. Запад снова обличился перед философом в своей неправде, пред ним снова стала воскресать и выступать на первый план правда мистических созерцаний христианского Востока“ (Н. И. Н. Введение. Воззрение В. С. Соловьева на католичество // Вера и разум. – 1914. – № 7. – C. 55).

”Мистика католичества мало интересовала Соловьева и привлекала его, – говорит Н. И. Н. – Его симпатии к католичеству объясняются отчасти из его теократических идеалов – утопий и формально-юридических взглядов на единство Церкви. В лице римского папы он видел того вселенского первосвященника, который был ему нужен для осуществления теократии на земле, и в римско-католической Церкви – то желанное единство, которого он не находил на Востоке“ (Н. И. Н. Окончание. – Воззрение В. С. Соловьева на католичество // Вера и разум. – 1914. – № 12. – C. 743).

”Но наконец Соловьев, жизненно усвоивший религиозные идеалы западных исповеданий, жил и умер искренним и убежденным сыном Православной Церкви, в которой видел ”Богом положенное основание“. Он питал благоговейную любовь к святыням Церкви, к ее таинствам, иконам, молитвам, богослужению (по личному выражению Соловьева, ”ангелами преподанному“). И вера его была сознательна и философски продуманна, органически связана со всем его миросозерцанием и вместе с тем она была живою и непосредственною“, – свидетельствует А. Никольский (Никольский А. Русский Ориген XIX века В. С. Соловьев // Вера и разум. – 1902. – № 28. – C. 435).

С одной стороны, влечение В. С. Соловьева к римскому католицизму было весьма искренним. Со слов его самого, Е. Н. Трубецкой (Трубецкой Е. Н. Миросозерцание В. С. Соловьева. – Т. 1. – С. 448-449) рассказывает, как философ за год до коронации Александра III видел себя во сне едущим по определенным улицам Москвы к определенному дому, увидевшим у этого дома высокопоставленного римского прелата и испросившим у него благословение в результате своей проповеди мистического единства вселенской церкви. Через год во время коронации, в Москве присутствовал папский нунций; и с философом наяву произошло все то, что он видел год назад во сне, включая московские улицы, дом, прелата с его внешним видом и с его боязнью благословить схизматика, проповедь философа о вселенской церкви и, в конце концов, получение просимого благословения. Это предчувствие во сне, несомненно, свидетельствует о соответствующих и весьма глубоких внутренних настроениях философа, до поры до времени пока бессознательных. Но все проявилось вскоре в различных формах вполне сознательно.

В. С. Соловьев завел дружбу с целым рядом католических деятелей, особенно с епископом И. Г. Штроссмайером, тоже восторженным сторонником объединения Церквей. Его он посетил в Загребе в сентябре 1886 г., и из соловьевской переписки видно, насколько близкая и теплая дружба возникла между еще молодым философом и старым католическим епископом, известно также, что Штроссмайер писал о В. С. Соловьеве кардиналу Рамполле, государственному секретарю папы Льва ХIII, получившему не только письмо Штроссмайера, но и соответствующее письмо самого В. С. Соловьева. Последнему оставалось только поехать в Ватикан, где его ожидал самый милостивый и дружеский прием.

Имеются подробные сведения о поездке В. С. Соловьева в Загреб летом 1886 г., об его знакомстве с тамошними католическими деятелями, о посещении им католического богослужения и о личной дружбе с епископом Штроссмайером.

Оказалось, что В. С. Соловьев в Рим не поехал, для чего у философа, конечно, были тоже какие-то свои внутренние причины. Опять-таки тот же Е. Н. Трубецкой, не сочувствовавший римским настроениям своего друга, довольно язвительно говорил ему: ”Поезжай в Рим и возвращайся оттуда Лютером“ (Соловьев В. С. Владимир Святой и христианское государство, Предисл. Е.   Трубецкого, С. 5). Кроме того, и чисто теоретически личный переход В. С. Соловьева в католицизм означал бы, что византийско-русское православие для него есть какая-то секта. И в контексте подобных осуждений Трубецкой прямо пишет: ”Из печатных заявлений Соловьева мы знаем, что он признавал единоличный переход в римское католичество, так же, как и внешнюю унию, не только бесполезным, но даже и прямо вредным“, – замечает Н. Н.   Гусев. (там же. – С. 8).

Более того, перед своей поездкой в Загреб В. С. Соловьев писал архимандриту Антонию, будущему известному митрополиту, а в те времена пока еще инспектору Петербургской духовной академии: ”Вчера я чувствовал себя среди общества, действительно христиански преданного делу Божию; прежде всего – это ободряет и обнадеживает меня, а я со своей стороны могу Вас обнадежить, что в латинство никогда не перейду.

Если и будут какие-нибудь искушения и соблазны, то уверен с Божьей помощью и Вашими молитвами их преодолеть“ (Соловьев В. С. Письма. – СПб., 1911. – Т. 3. – С. 187). И удивительным образом, находясь в Загребе в таком близком общении с католическим епископом Штроссмайером, он продолжал участвовать в обрядах и таинствах в православном загребском приходе. Имеются сведения о том, как и когда это происходило. В письме тому же архимандриту Антонию от 29 ноября 1886 г. он писал: ”На попытки обращения, направленные против меня лично, я отвечал прежде всего тем, что (в необычайное для сего время) исповедался и причастился в православной сербской церкви в Загребе у настоятеля ее отца иеромонаха Амвросия. Вообще я вернулся в Россию, если можно так сказать, более православным, нежели как из нее уехал“ (там же. – С. 189).

Правда, ревнители католицизма не совсем в голословной форме утверждали что В. С. Соловьев все-таки перешел в католичество униатского обряда (Кузнецов Н. По поводу толков о принятии В. С. Соловьевым католицизма. – СПб., 1910. – С. 4 – 5).

Если верить униатскому священнику Николаю Толстому, который в специальном письме в редакцию газеты ”Русское слово“ (”Русское слово“, № 192 от 21 авг. (З сент. 1910 г.) характеризовал конфессиональные убеждения В. С. Соловьева, то последний раз перед ним, Толстым, философ участвовал в таинствах православной церкви в 1892 г., а 18 февраля 1896 г. то же самое проходило у Н. Толстого с чтением тридентского текста для переходящих в католицизм.

Со стороны, казалось бы, дело очень простое: 18 февраля 1896 г. В. С. Соловьев просто перешел в католичество православного обряда, так называемое униатство. Но имеется еще один документ, принадлежащий на этот раз православному священнику С. А. Беляеву, который был приглашен к умирающему в июле 1900 г. В. С. Соловьеву, будучи священником села Узкого. Его рассказ о последних часах жизни В. С. Соловьева был помещен в ”Московских ведомостях“, а потом перепечатан в собрании писем (Соловьев В. С.. Письма. – СПб., 1911. – Т. 3. – С. 216 – 217), откуда мы и приводим некоторые моменты.

То, что В. С. Соловьев исповедовался у С. А.   Беляева с ”истинно христианским смирением“, в данном случае не играет большой роли потому, что речь идет здесь, очевидно, лишь о бытовых грехах. Но далеко не бытовое значение имеет другое. Он, между прочим, сказал на исповеди С. А. Беляеву, что не был на исповеди уже года три, так как, исповедавшись последний раз поспорил с духовником по догматическому вопросу (по какому именно Влад. Серг. не сказал) и не был допущен им до Св. Причастия. ”Священник был прав, – прибавил Влад. Серг., а поспорил я с ним единственно по горячности и гордости; после этого мы переписывались с ним по этому вопросу, но я не хотел уступить, хотя и хорошо сознавал свою неправоту; теперь я вполне сознаю свое заблуждение и чистосердечно каюсь в нем“.

Имея в руках такие два документа, как письма Николая Толстого и С. А. Беляева, спросим себя: что же, в конце концов, В. С. Соловьев переходил из православия в католицизм или не переходил? Подвергать какому-либо сомнению то, что пишут эти два лица, у нас нет никаких оснований. Но тогда получится, что 18 февраля 1896 г. он перешел в униатство, а 31 июля 1900 г. каялся перед православным священником.

Несомненно, у В. С. Соловьева здесь залегло какое-то весьма глубокое религиозно-философское противоречие и какая-то весьма глубокая культурно-историческая путаница. Когда он говорил, что и не думал переходить в римский католицизм, потому что православие никогда от него и не отказывалось, то, насколько можно судить, здесь какая-то непонятная казуистика. Как же можно утверждать то, что никакого разделения церквей не было, если общения между этими церквами не существует уже целое тысячелетие? И как можно было, оставаясь православным, не заметить всей чуждости византийско-московскому православию такого, например, римско-католического догмата, как догмат о папе как наместнике Христа на земле, и целый догмат о непогрешимости папы? И как это стало возможным, что столь либерально настроенный философ, как В. С. Соловьев, к тому же весьма чувствительный ко всякого рода внешним авторитетам и насилию в делах веры, мог так благодушно, так спокойно и решительно без всякого внутреннего волнения признать непогрешимость папы?

Между прочим, относительно конфессиональной ориентации В. С. Соловьева можно сказать, что формально здесь, кажется, был некоего рода определенный выход, хотя подобного рода религиозные интимности всегда сопровождаются с нашей стороны какой-то неуверенностью. Дело в том, что, согласно приведенному выше письму его предсмертного духовника С. А. Беляева, философ через год после 18 февраля 1896 г., после исповеди у какого-то православного священника не получил от него причастия из-за догматического расхождения. Причем не сказано, что это за священник и что это за догматическое расхождение. Но имеются следующие воспоминания К. Ельцовой (Ельцова К. Сны нездешние (к 25-летию кончины В. С. Соловьева) / В сб. ”Современные записки“. – 1926, Кн. 28), которая присутствовала во время посещения В. С. Соловьева его учителем по университету, протоиереем, профессором истории церкви А. М. Иванцовым-Платоновым, с которым у В. С. Соловьева сохранилась давнишняя и сердечная дружба. Он, по-видимому, и был тем священником, с которым во время этого свидания разошелся в мнениях, а догматическим вопросом, по которому произошло расхождение, был вопрос именно о переходе из православия в католичество. К. Ельцова писала: ”А.   М. Иванцов-Платонов был у Владимира Сергеевича очень долго и долго с ним говорил: тем не менее, выйдя от него, сказал, что не причастил его, что в его состоянии нет, по-видимому, ничего угрожающего, а так как Соловьев что-то ел утром – причастие они отложили. Александр Михайлович, человек большого ума, можно сказать даже святости, вышел от него, как бы чем-то озабоченный и угнетенный. Так, по крайней мере, мне казалось. Мы тогда совершенно удовлетворились этим объяснением. Но после мне пришло на ум, не был ли в этом случае между ними тот спор по догматическому вопросу, о котором признавался и каялся Соловьев священнику в своей предсмертной исповеди?“ (Ельцова К. Сны нездешние (к 25-летию кончины В. С. Соловьева) / В сб. ”Современные записки“. – 1926. – Кн. 28).

Насколько конфессиональные противоречия Владимира Соловьева были и глубокими и давнишними, свидетельствует еще один интересный факт. Именно: еще в начале 90-х гг. малоизвестный протоиерей Орловской церкви Св. Троицы в Зубове (Москва) уже отказал В. С. Соловьеву в отпущении грехов из-за приверженности последнего к католицизму. Следовательно его конфессиональное беспокойство – дело глубокое и давнишнее. На Пасху 1896 г. он телеграммой вновь поздравил своего старого друга – католического священника Штроссмайера.

Но что во всем этом является самым главным, это буквально его одержимость пафосом универсализма и восторженным стремлением во что бы то ни стало объединить две церкви, враждовавшие между собой уже тысячу лет. Кроме того, этот универсалистский пафос доходил у него до самого настоящего легкомыслия и почти детской наивности, если он после расхождения с А. Н. Иванцовым-Платоновым тут же стал каяться в своем расхождении и приписывать его своей ”горячности“, ”гордости“ и признаваться в полной своей ”неправоте“, как он сам говорил об этом С. А. Беляеву. Но тогда получается, что все свои римско-католические восторги он признавал только результатом своей ”горячности“, а что на самом деле он всегда был и оставался только православным.

Что касается православного вероисповедания, то оно было для В. С. Соловьева ни с чем не сравнимо уже потому, что он в нем родился, в нем получил свое воспитание и не расставался с ним до конца дней. Однако его всегдашняя либеральная настроенность не могла переварить государственного засилья в церкви. Он употреблял самые резкие выражения в своей критике византийско-московского православия и даже называл эту церковную государственность вовсе не православием и не христианством, но язычеством. В. С. Соловьев практически совсем не знал православной мистики и в своем оправдании православия оставался все же скорее философом, настроенным, несомненно, весьма религиозно, но в то же самое время и чрезвычайно интеллектуально. Летом 1878 г. В. С. Соловьев посетил Оптину Пустынь, что тогда для многих писателей было почти модой. Но нет никаких материалов, которые бы достаточно внятно говорили об отношении к монашеству. Оптинские старцы, Амвросий и Аверий, в те времена буквально гремели, и ради получения духовного совета к ним съезжались сотни, тысячи православных. В тяжелые минуты 1887 г. мысль о принятии монашества приходила на ум даже и Владимиру Соловьеву. Но это было каким-то временным затмением. Как чрезвычайно светского человека; его всегда больше интересовало устроение общественной жизни и меньше всего, неприемлемы для него были подвиги монахов, основанные на посте и молитве, на бесконечном смирении и послушании. Об Оптиной Пустыни он не сказал ни одного доброго слова, а старец Амвросий отнесся к нему отрицательно. С. М. Соловьев писал:”Чем было вызвано неодобрение старца? Конечно, не католическими идеями, которых у Соловьева в то время не было, но, быть может, теми идеями и настроениями, в которых зоркий Амвросий уловил будущего апологета папской непогрешимости“ (Соловьев С. М. Жизнь и творческая эволюция Владимира Соловьева. – Брюссель, 1977. – С. 201).

В июле 1891 г. В. С. Соловьев ездил на Валаам. Об этом он сообщает М.   М. Стасюлевичу в письме от 27 июля 1891 г.: ”Из предположенных поездок осуществил только одну – на Валаам. Убедил монахов в их ошибке, а о своем впечатлении расскажу при свидании“ (Соловьев В. С. Письма. – Б. М. – 1923. – С. 48). В чем именно заключалось это впечатление, мы узнаем из письма к брату Михаилу, вероятно, в августе того же года: ”Я был на Валааме, видел квинтэссенцию настоящего строгого монашества“ (Соловьев С.М. Жизнь и творческая эволюция Владимира Соловьева. – Брюссель, 1977. – С. 89). Еще в 1873 г. он писал Кате Романовой: ”Монашество некогда имело свое высокое назначение, но теперь пришло время не бегать от мира, а идти в мир, чтобы преобразовать его“ (Соловьев В. С. Письма. – СПб., 1911. – Т. 3. –. С. 89). Но и в 1886 г. он писал из Сергиева Посада канонику Рачкову: ”Архимандрит и монахи очень за мной ухаживают, желая, чтобы я пошел в монахи, но я много подумаю, прежде чем на это решиться“ (Соловьев В. С. Письма. – СПб., 1908. – Т. 1. – С. 171).

”Среди философов всех веков трудно найти мыслителя, более проникнутого сознанием непосредственной близости к области мистической, Божественной. Словно земной мир стал для него окончательно прозрачною завесою, сквозь которую он непрестанно созерцал невидимый, запредельный свет горы Фавор. Он заранее видел землю преобразованною и одухотворенною. Но, может быть, именно благодаря этому он не отдавал себе ясного отчета в расстоянии между двумя мирами. Помнится, однажды он говорил мне: ” Одного не понимаю – страха Божия, отказываюсь понять, как можно бояться Бога“. При этом он залился своим звучным, заразительным и вместе странным хохотом.

В этом замечании и в этом смехе – весь Соловьев, все то положительное, что есть в его религиозном настроении. Но здесь же сказывается и то, чего не хватало в этом настроении,– граница религиозного гения философа. Его глубоко жизнерадостная душа была преисполнена живым, непосредственным ощущением совершившегося и грядущего преображения и воскресения. Но он далеко не в достаточной мере чувствовал и проникал умственным взором пропасть между Богом и непросветленным, здешним человеком, ту смертельную скорбь, которая вызывает кровавый пот и побеждается только крестной смертью. Ему недоставало того ощущения бездны греховной, которое так сильно звучит в творчестве Достоевского; в его непонимании ”страха Божия“, и в особенности в смехе… Именно потому, что ему было дано в созерцании так близко подойти к Божественному, он недостаточно чувствовал, как оно еще далеко от нашей действительности. И здесь – источник важнейших, основных его заблуждений“ (Трубецкой Е. Н. Владимир Соловьев и его дело / В сб. ”О Владимире Соловьеве“. – М., 1911. – C. 85 – 86).

На этих путях необычайно широкого свободомыслия, по-видимому, и нужно искать разгадку соловьевского конфессионализма. Что православное философско-догматическое учение и православие для В. С. Соловьева являются истиной – это ясно. Он даже прекрасно понимает, как все это византийское философско-богословское мышление базируется на ”Ареопагитиках“. Однако тут же замечает, что  вся эта литература не есть полное выражение христианства, – она выражает только одну его сторону. И действительно, не отрицая келейных монастырских подвигов, он признает также свободное государственное строительство без рабства и без всякого насилия. В. С. Соловьев – сторонник и вообще светского прогресса, светской культуры и цивилизации, поборник и любитель прогресса в науке, искусстве и технике. Конечно, цивилизация его времени совершала свой прогресс вне религии, и это было для В. С. Соловьева трагедией. И тем не менее он все-таки никак не мог отказаться от свободного и привольного развития всех духовных и материальных сторон человеческого общества. Ему всегда казалось, что все великое и универсальное – близко и достижимо, и этот общий культурно-исторический прогресс, который, по его мнению, вел человечество к универсальной церкви, необходимым образом вбирал в себя и все христианские вероисповедания. И не только восточная Ареопагитская линия казалась ему односторонностью. Нельзя преувеличивать и его католических восторгов, поскольку католичество, взятое само по себе, было для него, в конце концов, такой же односторонностью. Он и для католичества был также слишком свободомыслящим человеком. В этом смысле чрезвычайно интересны мысли Л. М. Лопатина по этому поводу: ”Он всецело примыкал к тому взгляду, что вероисповедные перегородки до неба не доходят, и думал, что спастись можно во всякой церкви, даже во всякой религии. Он верно говорил мне о себе: ”Меня считают католиком, а между тем я гораздо более протестант, чем католик“. В проповеди соединения церквей под главенством папы заключался источник жизненной драмы В. С. Соловьева. Для него это соединение представляло не только теоретический интерес, в его немедленном осуществлении он видел историческое назначение России и весь смысл предшествующей эволюции человечества“ (Лопатин Л. М. Памяти В. С. Соловьева // Вопросы философии и психологии. – 1910. – № 5. – Кн. 105. – C. 635).

Идею вселенской церкви он переживал настолько искренно, что она иной раз даже до некоторой степени его ослепляла и мешала четко разбираться в достоинствах и недостатках всякого рода конфессиональных различий. Так, например, В. С. Соловьев, острейший и мудрейший богослов, не мог не замечать всей неприемлемости для Востока такого догмата, как непогрешимость папы. Также уже из учебников истории он знает, что протестантизм – явление антицерковное. И все эти различия и односторонности, все эти противоречия часто меркли в его глазах, когда он предавался мечтам о вселенской церкви. Он наивнейшим образом не знал, на каких же реальных путях православие могло сблизиться с католичеством и обе церкви – с нецерковным протестантизмом. Но идея вселенской церкви все равно делала для него необходимым соединение трех церквей в одно цельное и неделимое христианство.

Нужно понимать также и то, что всегда либерально настроенный В. С. Соловьев в своих конфессиональных взглядах находился иной раз под влиянием также и разного рода идей общественно-политического и вообще культурно-исторического порядка.

А вся эта область переживалась им чем дальше, тем больше в плане неминуемых мировых катастроф. С такой точки зрения самое благополучное с виду состояние церкви как раз и мешало ему относиться к церковной жизни благодушно и спокойно. В разговорах с В. Л. Величко он говорил ему во второй половине июня 1900 г., почти за месяц до своей кончины: ”Боюсь, что я вынес бы из здешней церкви некоторую нежелательную неудовлетворенность. Мне было бы даже странно видеть беспрепятственный, торжественный чин Богослужения. Я чую близость времен, когда христиане будут опять собираться на молитву в катакомбах, потому что вера будет гонима, – быть может, менее резким способом, чем в нероновские дни, но более тонким и жестоким: ложью, насмешкой, подделками, да мало ли еще чем! Разве ты не видишь, кто надвигается? Я вижу, давно вижу“ (Величко В. Л. Соловьев. Жизнь и творения. 2 изд. – СПб, 1904. – С. 170). Так мотивировал В. С. Соловьев свое непосещение церкви в самый период своего религиозно-философского развития.

Деятельность В. С. Соловьева была многогранной. Об этом свидетельствовал Ф. Гець, который говорил: ”Не было за последние два десятка лет общееврейского дела, которому В. С. Соловьев не сказал бы посильной поддержки или, по крайней мере, не уделил внимания в том или другом виде“ (Ф. Гець. Об отношении В. С. Соловьева к еврейскому вопросу // Вопросы Философии и Психологии. – 1901. – Кн. 1 (56), отд.1. – С. 162). Искреннее почитание Св. Писания побудило В. С. Соловьева не довольствоваться переводами последнего, а обратиться к подлиннику. Уже в зрелом возрасте, в начале восьмидесятых годов В. С. Соловьев приступил к изучению подлинника Св. Писания, чему посвятил немало времени (там же. – С. 165). О еврейском вопросе В. С. Соловьев писал, собственно говоря, немного. Но как во всем, к чему прикоснулся его мощный, самостоятельный и оригинальный ум, В. С. Соловьев и в литературе по еврейскому вопросу оставил неизгладимые следы. Он не только глубоко и всесторонне охватил еврейский вопрос, но и почти исчерпал его.(Ф. Гець. Об отношении В. С. Соловьева к еврейскому вопросу // Вопросы Философии и Психологии. – 1901. – Кн. 1 (56), отд.1. – C. 162).

Комитет ”Общества для распространения просвещения между евреями России“ учредил в память В. С. Соловьева четыре стипендии в санкт-петербургских училищах общества и поместил портрет покойного в состоящей при обществе библиотеке (там же. – С. 197-198).

Существует немалая литература об отношении Соловьева к еврейской проблематике, о его постоянной борьбе с антисемитизмом, например: Men A. Wladimir Solovjev und Erbe. – Stimme der Orrthodoxie 1976, № 2; Müller L. Solovjev und der Protestant., F., 1951; Гець Ф. Б. Об отношении В. С. Соловьева к еврейскому вопросу. – М., 1902; Попов П. С. Переписка Толстого с В. С. Соловьевым. – Литературное наследство. – М., 1939. – Т. 37 – 38.

А. Никольский понимает В. С. Соловьева как русского Оригена и делает ряд сравнительных характеристик В. С. Соловьева с Оригеном. Прежде всего, он находит общим у обоих философов то, что они понимают ”христианство и его тайны“ (Никольский А. Русский Ориген XIX века В. С. Соловьев // Вера и Разум. – 1902. – № 24 (Кн. 2). – C. 480). Далее утверждает, что оба философа были еще и апологетами христианства и защитниками его от еретиков и языческих философов.

А. Никольский, рассматривая влияние на В. С. Соловьева разного рода мыслителей, античных, немецких, и русских, приходит к правильному выводу: ”Все же это влияние не было настолько исключительно, чтобы отнять у Соловьева право на имя самостоятельного мыслителя“ (Никольский А. Русский Ориген XIX века В. С. Соловьев // Вера и Разум. – 1902. – № 10 (Кн. 2). – С. 419).

Обычно все изучавшие тридцатилетнюю литературную деятельность В. С. Соловьева (1873-1900 гг.) разделяют ее на три периода: первый – исключительно философский – обнимает 70-е годы (1873-1881 гг.), второй – богословско-публицистический – это 80-е годы (1882-1890 гг.); третий – этико-философский, период приведения Соловьевым в систему своих воззрений – охватывает последнее десятилетие жизни его – 90-е годы (1891-1900 гг.).

В философии В. С. Соловьев неизменно стремился к последовательности, ясности изложения и доходящей до схематизма систематичности. Следуя проблемно-аналитическому способу изложения, он написал сочинение ”Критика отвлеченных начал“, которое только с виду может показаться работой отрицательного характера. На самом же деле вся эта работа проникнута пафосом жизнеутверждения, так как ”Отвлеченные начала“ критикуются здесь ради положительных целей. ”Отвлеченные начала“ – это вообще все философские односторонности, которые возникали в истории философии, боролись одна с другой, сменяли одна другую и все еще до сих пор не дошли до цельного синтеза.

Вслед за ”Критикой отвлеченных начал“ можно указать на работу ”Кризис западной философии (против позитивистов)“. Здесь тоже ставится основной для философии В. С. Соловьева вопрос о цельности знания, но ставится уже не столько теоретически, сколько исторически.

В работе В. С. Соловьева ”Философские основы цельного знания“ (1877) нас поражает строгая последовательность мысли, ее систематизация, доводимая до крайнего схематизма. Второй период в творчестве В. С. Соловьева обычно характеризуется как разрыв со славянофильством, т. е. с воззрениями А. Хомякова, И. Киреевского, И. Аксакова. В статье 1877 г. ”Три силы“, написанной в связи с патриотическими настроениями тогдашнего русского общества в период русско-турецкой войны (1877 – 1878 гг.), В. С. Соловьев весьма близко к славянофильству характеризует мусульманский Восток, западную цивилизацию и синтетический характер славянства в России. В 1877 году философ написал статью ”Три силы“, в которой отдал славянофильству последнюю скромную дань.

В. С. Соловьев посвятил несколько сочинений вопросам православной Церкви: ”Россия и вселенская Церковь“, ”Русская идея“, ”Владимир Святой и Христианское государство“ и ”Ответ на корреспонденцию из Кракова“, которые были опубликованы за границей на французском языке, а в переводе на русский появились только несколько лет после его смерти. В одном из этих сочинений он утверждает, что ”Церковь, покинутая Духом Истины и Любви, не есть истинная Церковь Бога“ (Соловьев В. С. Россия и вселенская Церковь. – М., 1911. – С. 125., С. 131).

Лекция В. С. Соловьева ”Исторические дела философии” была прочитана юным приват-доцентом 20 ноября 1880 г. в Санкт-Петербургском университете; вскоре ее текст был напечатан в журнале ”Русская мысль“ (1881, № 2). Из лекции явствует, сколь важную роль в раннем творчестве Соловьева играли одновременные и взаимосвязанные занятия метафизикой, историей философии, сравнительной мифологией и историей религии.

Церковно-политические идеи захватили В. С. Соловьева в 80-е годы настолько глубоко, что философ даже отошел от всякой другой тематики. В 90-х этот церковно-политический интерес у него заметно ослабевает, по крайней мере, если судить по его печатным публикациям. Теперь он занимается темами и эстетическими, и литературно-критическими, и историческими, и, как мы уже говорили выше, даже вновь возвращается к темам чисто философско-теоретическим. Этот период (1889-1900 гг.) можно считать третим периодом его творчества. Но период этот очень сложный ввиду своей глубокой зависимости от первых двух – 1874-1881 гг. и 1881 – 1889 гг.

Несомненно, значительным трактатом этого периода является его ”Красота в природе“ (1889). Здесь характерно уже само обращение философа к теме природы, поскольку природа почти всегда мыслится как нечто сугубо объективное, сугубо самостоятельное и живое.

В статье ”Общий смысл искусства“ (1890) В. С. Соловьев утверждал, что искусство не есть ни отражение действительности, ни отражение идеала, но фактическое преображение человека и общества и, так сказать, настоящее превращение того и другого в идеал.

Такого же рода реалистическим характером отличается статья В. С. Соловьева ”Первый шаг к положительной эстетике“ (1894), где он восхваляет эстетику Н. Г. Чернышевского.

В. С. Соловьев занимался вопросами и церковными, и литературными, и политическими, и даже мистическими. Но интерес к теоретической философии его решительно никогда не покидал, а, наоборот, незримо играл свою огромную роль во всем, что думал и делал философ. Самым ярким доказательством такого положения дела является то, что не только первые труды В. С. Соловьева были посвящены чисто теоретической тематике, но то же самое нужно сказать и об его последующих трудах.

”Что касается Соловьева, то он всегда стоял на почве положительного эсхатологического учения христианства и этой стороны подвергался особенно упорному непониманию“ – говорит С. Булгаков. ( Булгаков С . Что дает современному сознанию философия В. С. Соловьева // Вопросы Философии и Психологии. –Март-апрель, Кн. 67(II), год XIV (1903). – С. 131).

Наряду с эсхатологией ”Трех разговоров“ и с ”Краткой повестью об Антихристе“ необходимо указать на обширный, чисто теоретический труд В. С. Соловьева – ”Оправдание добра“ (1899).

По мнению Гулыги А. В., ”...самой ранней датой замысла ”Трех разговоров“ можно считать апрель 1896 г., когда Соловьев пишет М. Стасюлевичу: ”Занят нравственною философиею, пророками и антихристом“ (Письма В. С. Соловьева. – СПб., 1909. – Т. 1. – С. 135). В письме 1897 г. к Н. Макшеевой философ дает список работ, лежащих на нем в то время: публикация ”Нравственная философия“, подготовка к печати ”Метафизики“, ”Эстетики“, ”Повести об Антихристе“ (там же. – Т. 2. – С. 26). Уехав весной 1899 г. за границу отдыхать, он пишет предисловие к переводам Платона и первый из трех ”разговоров“ в форме платоновских бесед (опубликован в октябрском номере ”Книжек Недели“ под общим названием ”Под пальмами“ с дальнейшей расшифровкой ”Три разговорa о мирных и военных делах. Разговор первый Владимир Соловьев. Канн. 10-го (22-го) мая 1899 г.“ (Ванчуров Василий. Адвокат добра. – Соловьев В. С... Три разговора. – М., 1991. – C. 5).

Вскоре (в январе и феврале 1890 г.) в том же журнале появились и остальные два ”разговорa“ под тем же заглавием. Зиму 1899-1900 гг. В. С. Соловьев провел в Петербурге, где завершил оставшиеся два ”разговора“ и ”Повесть об Антихристе“ (Там же. – C. 6).

Поскольку философия В. С. Соловьева постепенно формировалась как система, то ”Оправдание добра“ является первым звеном в завершении его идеалистической системы. Сюда же вносится трактат того же года, озаглавленный ”Теоретическая философия“ (в качестве наброска второго звена системы). Первая статья здесь так и озаглавлена. – ”Первое начало теоретической философии“. Во второй статье, под заголовком ”Достоверность разума“, исходя из факта психического переживания, В. С. Соловьев утверждает, что это переживание говорит не просто о непосредственно-единичных представлениях. Все единичное возможно только в том случае, когда оно является разновидностью общего или всеобщего. Однако здесь же возникает вопрос: неужели и эта мыслимая нами всеобщность есть только формальный результат самого же субъективного процесса мысли? Именно эта проблема и решается в третьей статье под названием ”Форма разумности и разум истины“. Поскольку простая психическая наличность факта невозможна без формального обобщения этого факта, то и формально-логическая обобщенность этого факта возможна только при наличии дальнейшего обобщения.

”Соловьеву не удалось обработать систему теоретической философии, как он обработал философию нравственную: он успел в последние два года своей жизни написать только три статьи по теоретической философии, а именно: 1) ”Первое начало теоретической философии “, 2) ”Достоверность разума“, 3) ”Форма разумности и разум истины“ – указывает А. Никольский (А. Никольский. Русский Ориген XIX века В. С. Соловьев // Вера и Разум. – 1902. – № 18. – C. 277).

В. С. Соловьев – идеалист. Но в своей работе 1898 г. ”Жизненная драма Платона“ он прямо приходит к выводу, что и Платон не выдержал своего светлого идеализма до конца, и вообще человек не может ”исполнить свое назначение... одною силою ума, гения и нравственной воли...“ (Соловьев В. С. Жизненная драма Платона. – Собр. соч., 2-е изд. – СПб, 1911 – 1914. – Т. 9. – C.   241).В этой работе философ возвращается к теме любви. Он видит у любви пять возможных путей – два ложных и три истинных. Первый путь любви – ”адский“. Второй ложный путь – животный. Третий путь (первый истинный) – брак. Четвертый путь – аскетизм. Высший, пятый, путь – это божественная любовь.

Такой путь философского развития В. С. Соловьева – от теоретически умиротворенного мышления через беспокойные церковно-политические искания, а также через романтически-натуралистический утопизм вместе с верой в прогресс и с полным в нем разочарованием –

к потрясающим пророчествам гибели всей цивилизации и светопреставления.

К циклу теоретико-философских и историко-философских рассуждений В. С. Соловьева относятся его ”Чтения о Богочеловечестве“ (1877-1881). В этом сочинении у автора содержится весьма важный для него ряд идей, которые можно считать завершением его теоретической философии, и, притом, не только раннего, но и позднего периода.

Историю ”Чтении о Богочеловечестве“ реконструировал прот. Г. Флоровский: Чтения по философии магистра философии В. С. Соловьева – Orbis scriptus. Dmitrij Tschizewskij zum 70. Geburtstag, München, 1966. – S. 221-236. Сокращенный вариант этого исследования опубликован в собрании сочинений В. С. Соловьева, 12 том, страница 539-544 брюссельского издания ”Жизнь с Богом“, 1966 г.

Лекции ”Чтения о Богочеловечестве“ носили благотворительный характер – доход от них шел в пользу Красного Креста. ”Эти лекции были апогеем славы Соловьева: на них стекалась вся интеллигенция Петербурга“ – замечает В. А. Смирнов. (Смирнов В. А. Россию можно поздравить с гениальным человеком. Послесловие к публикации // Вопросы философии. – 1989. – № 6. – C. 133.). Вот, что пишет об этом в своих воспоминаниях А. Г. Достоевская: ”Великим постом 1878 года В. С. Соловьев прочел ряд философских лекций, по поручению Общества любителей духовного просвещения, в помещении Соляного городка. Чтения эти собирали полный зал слушателей; между ними было много и наших общих знакомых (там А. Г. Достоевская встречала Льва Толстого и Страхова. – Прим. авт.) на лекции ездила и я вместе с Федором Михайловичем“ (Достоевская А. Г. Воспоминания. – М., 1987. – С. 343).

Работа ”Философские начала цельного знания“ (1877) базируется на круге мыслей, который разрабатывала европейская классическая философия от античности вплоть до своего завершения в системах немецкого идеализма.

В своей первой статье ”Мифологический процесс в древнем язычестве“ он ссылается на Хомякова и Шеллинга, но ничего хомяковского в этой статье заметить невозможно.

Работа ”Идея сверхчеловека“, написанная в 1899 г., полна оптимизма и переводит разговор о бессмертии и высшей жизни в естественнонаучную плоскость. Об этом замечает в своей статье В. Суханов: ”В предполагаемой статье мы и попытаемся показать, как философ-христианин Владимир Сергеевич Соловьев помогает нашей вере убедиться в истине воскресения. Необходимость воскресения, как полноты духовно-телесного бытия Владимир Сергеевич доказывает

с точки зрения безусловного нравственного начала и действительного нравственного порядка“.

Впоследствии Соловьев опубликовал свои полемические статьи, посвященные славянофильству и национальной проблеме, в книге ”Национальный вопрос в России“. ”Несмотря на значительное место, какое в этой книге уделялось религиозному аспекту национального вопроса, книга Соловьева до сих пор остается одним из самых замечательных произведений, направленных против национализма, националистического шовинизма и националистической нетерпимости“ – говорит В. Ф. Асмус (В. Ф. Асмус. Владимир Сергеевич Соловьев / Соловьев В. С. Соч. –1989. – Т. 1. – С. 8.)

”Духовные основы жизни“ были написаны философом между 1882-1884 гг. ”Два сочинения В. С. Соловьева мы считаем наиболее законченными и замечательными: ”Духовные основы жизни“ и ”Оправдание добра“,– говорит Э. Радлов. – В них наиболее полно выразилось религиозно-нравственное мировоззрение философа. К ним, несомненно, русская мысль часто будет обращаться и в них черпать вдохновение и опору, но этим вовсе не сказано, что именно этим сочинениям суждено играть наиболее значительную роль в судьбе русской религиозно-философской мысли. Очень возможно, что мистическая сторона философии Соловьева, выразившаяся хотя и не вполне закончено в ”Чтениях о Богочеловечестве“, и в ”Истории и будущности теократии“, и в ”La Russie et I’eglise universelle“, найдет себе благодатную почву и разовьется в целое направление. Но в каком бы направлении ни пошло развитие русской мысли во всяком случае прочное положение учителя жизни в нем займет покойный философ“ (Э. Радлов. В. С. Соловьев: Биографический очерк / Собр. соч. В. С. Соловьева. – Т. 9 (дополнительный). – С. LIV – LV).

Как идеалист-классик он, конечно, хотел завершить свою систему учением о добре, истине и красоте, намереваясь посвятить каждому из этих разделов по большому тому.

Об истине и красоте создать больших книг не удалось. Но написание труда ”Оправдание добра“ говорит о том, что в этом смысле его философская система вполне достигла своего завершения. Отдельные главы этого труда В. С. Соловьев начал печатать в разных изданиях в 1894 г. К 1897 г. этот труд был завершен, и философ тут же приступил к его второму изданию, которое в исправленном и значительно дополненном виде вышло в 1899 г.

Философская система Соловьева складывается из трех составных частей – учения о нравственности, учения о знании, учения о красоте. Первая часть была изложена философом в главном его труде – ”Оправдании добра“. За ним должен был последовать оставшийся ненаписанным труд ”Оправдание истины“ (три фрагмента, объединенные заголовком ”Теоретическая философия“, – его заготовка. Думал В. С. Соловьев и о создании ”Оправдания красоты“, но здесь не было и заготовок – и только по двум небольшим статьям : о красоте природы и о смысле искусства, а также по многосменным литературно-критическим статьям и рецензиям можно судить о его эстетике.

По мнению А. В. Гулыги, Соловьев принял кантовскую идею автономной морали. И тем заслужил порицание ортодоксально-религиозных авторов. К. Мочульский определеннее других отметил неприятие церковью этики, изложенной в ”Оправдании добра“, и ее отличие от того, что утверждал мыслитель до этого: ”Трудно представить себе более решительное отречение от прежних заветных верований. Раньше Соловьев выводил понятие добра из понятия Бога, теперь понятие Бога он пытается вывести из понятия добра... Задача построения автономной этики явно неосуществима... Соловьев постоянно путается в неразрешимых противоречиях“ (Мочульский К. Владимир Соловьев. – Париж, 1951. – C. 228-229).

Э. Радлов считает, что ”единственной законченной системой этики на русском языке является ”Оправдание добра“ В. С. Соловьева. На это сочинение можно смотреть весьма различно; можно отрицать научное его значение и считать его назидательной книгой, приятным и душеспасительным чтением. Сам автор смотрел на нее иначе; он считал, что ”из камня истины выходит сей ручей“. Он мог, конечно, ошибаться, допустив даже, что правы те, кто не придает особого значения ”Оправданию добра“, и все же это сочинение чрезвычайно характерно для русской философии и в этом отношении сохранит навсегда свое значение. Соловьев писал Карееву: ”Я ведь этику не отделяю от религии, а религию не отделяю от положительного откровения, а положительного откровения не отделяю от Церкви“; таким образом, он ставит в непосредственную зависимость нравственность от христианского православного учения, т.е. делает то самое, что до него делало множество русских писателей. Во-вторых, Соловьев смотрит на свое сочинение не только как на теоретический трактат, но и как на сочинение, могущее влиять на душу человека, усиливая в нем нравственные стремления: ”Во время писания этой книги“, – говорит он, – ”я иногда испытывал от нее нравственную пользу; быть может, это ручается за то, что мой труд не останется вовсе бесполезным для читателей“.

”Указанным, – продолжает Э. Радлов, – однако, не исчерпывается, по нашему мнению, значение книги Соловьева. Она имеет значение и чисто научное, и философское. Мы укажем здесь лишь на две стороны, в которых это значение открывается. Во-первых, критика мнимых начал нравственности или различных видов эвдемонизма и отвлеченного субъективизма принадлежит к лучшему, что написано по этой части не только в русской, но и в западно-европейской литературе; во-вторых, анализ стыда как первичной основы нравственности столь же тонок, сколь и оригинален. Это настоящий вклад в науку о человеческих действиях“ (Радлов Э. Очерк Истории Русской Философии. – ”Наука и школа“, 1921. – С. 85).

Естественно, что философская деятельность представлялась ему религиозным служением, и его личное призвание – религиозною миссией, ”делом Господним“. ”Проклят всяк, творяй дело Господне с небрежением“ – вот угроза, которую он упоминает при исправлении и доработке своих трудов, как он говорит в предисловии ко второму изданию ”Оправдание добра“.

С.   Булгаков дает такую оценку сочинению В. С. Соловьева ”Оправдание добра“: ”Трактат ”Оправдание добра“ является прекрасной книгой для чтения, за ним переживаешь как бы личное общение с высокой и оригинальной личностью философа“ (Булгаков С. Что дает современному сознанию философия В. Соловьева // Вопросы Философии и Психологии. – Март-апрель. – Кн. 67 (II) год XIV (1903). С. 135).

Вот что говорит Б. Н. Чичерин о книге ”Оправдание добра“: ”Книга В. С. Соловьева ”Оправдание добра“ составляет видное явление в русской философской литературе. Автор поставил себе задачею не только выяснить философские основания нравственности, но и показать их приложение ко всем областям человеческой жизни, к праву, к государству, к экономическим отношениям. Самый возвышенный строй мысли в соединении с глубоким и искренним нравственным чувством, умение ставить и обнимать философские вопросы во всей их широте, обширные и разнообразные сведения, наконец, блестящий талант изложения делает его одним из самых выдающихся представителей современного поколения русских философов, достигших зрелости. От него более нежели от кого-либо, можно было ожидать основательной разработки нравственной философии“          (Чичерин  Б. Н. О началах этики // Вопросы Философии и Психологии. – Март-апрель. – Кн. 39, 1897. – С. 586-587).

Вот что писал по поводу издания книги ”Оправдание добра“ Г. Шершеневич: ”Давно уже носились слухи о том, что уважаемый философ готовит большую работу по этике. Появлявшиеся в ”Вестнике Европы“ и в ”Вопросах Философии и Психологии“ отрывки из этого сочинения заставляли с еще большим нетерпением ожидать авторитетного слова В. С. Соловьева. Наконец, в нынешнем году появилась его книга под заглавием ”Оправдание добра“, которая, несомненно, возбудит к себе интерес со стороны русской читающей публики“ (Шершеневич Г. По поводу книги В. С. Соловьева ”Оправдание добра“ // Вопросы Философии и Психологии. – Кн. 39. – 1897. – C. 456).

Н. Городенский говорит, что ”книга г. Соловьева (”Оправдание добра“) представляет собою, если не ошибаемся, первый русский курс философской этики“ (Городенский Н. Нравственная философия В. С. Соловьева (Оправдание добра, 2 изд., 1899) // Богословский вестник. – 1899. – № 2).

”Оправдание добра“ – основное сочинение В. С. Соловьева в области нравственной философии.

По справедливому замечанию Э. Л. Радлова, ”с характерными чертами мышления В. С. Соловьева, с его тонким анализом читателю лучше всего знакомиться по ”Оправданию добра“, в котором все разнообразные нити сплетены в одно художественное целое“ (Радлов Э.   Л. Владимир Соловьев. Жизнь и учение. – СПб., 1913. – C. 129).

Именно в этом сочинении В. С. Соловьеву во многом удалось преодолеть традиционные для русской философской мысли незавершенность и отсутствие систематичности в изложении, что было высоко оценено многими его современниками. Н. Я. Грот в своей рецензии на первое издание ”Оправдания добра“ пишет: ”Оправдание добра“... является в нашей литературе и: первым опытом систематического и совершенно самостоятельного рассмотрения основных начал нравственной философии. Это – первая этическая система русского мыслителя“ (Грот Н. Я. Рецензия на первое издание ”Оправдания добра“ // Вопросы Философии и Психологии. – № 36 (1). – C.155).

В. С. Соловьев справедливо отмечал в письме Е. Тавернье от 14 мая – 19 июня 1897 г., что ”эта книга навлекла на меня в русской прессе величайшую ругань и величайшие похвалы, какие я когда-либо слышал“ (Соловьев В. C. Письма. – Пг., 1923. – C. 233).

Н. Бердяев пишет: ”Соловьев все оправдывает и обосновывает, всему находит место... В ”Оправдании добра“ он доходит до виртуозности в этом оправдании всего, что органически создано историей“ (Бердяев Н. Проблема Востока и Запада в религиозном сознании В. С. Соловьева. – ”Сборник первый о Владимире Соловьеве“. – М., 1911. – С. 105).

”Оправдание добра“ представляет собой во всех отношениях переходную стадию между серединным и заключительным периодом его творчества“ – говорит Е. Трубецкой (Трубецкой Е. Миросозерцание В. С. Соловьева. – М., 1913. – Т. 2. – С. 39). На экземплярах ”Оправдания добра“, которые В. С. Соловьев дарил друзьям, он обыкновенно делал следующую надпись:

”Родился я под знаком Водолея,

Читатель, не страшись и смело воду пей!

Она не из меня, ее нашел в скале я,

Из камня истины выходит сей ручей“

(Соловьев В. С.”Родился я под знаком Водолея“ / Письма       В. С. Соловьева. – 1908. – Т. 1. – C. 264).

В последнее десятилетие своей деятельности Соловьев оказывал уже заметное влияние на философскую мысль русского идеализма девяностых годов“ – замечает А.   Б. Асмус. (Асмус А. Б. В. С. Соловьев. Опыт философской биографии // Вопросы Философии. – 1988. – № 6. – C. 79). Непосредственно это влияние в наибольшей степени испытали его друзья Л. М. Лопатин и кн. С. Н. Трубецкой. Спустя десять лет после смерти Соловьева круг почитателей и последователей чрезвычайно расширился. В него входили кроме символистов – Блока, Андрея Белого, Вячеслава Иванова и других, последователи из среды философских деятелей Московского университета (Л. Лопатин, кн. Е. Н. Трубецкой, Владимир Эрн), а также определенная часть представителей религиозной – православной и неправославной – мысли.

Нравственное учение Соловьева оказало значительное влияние на этические построения русских идеалистов-мистиков. Под его непосредственным воздействием разрабатывали свои моральные концепции Е. Трубецкой, С. Булгаков, Н. Бердяев. Особенно близкую к схеме Соловьева концепцию развивал Е. Трубецкой. Опираясь на эту схему, он заявлял, что все девственные суждения и предписания покоятся на предположении безусловности и всеобщности добра, и определял этику как учение ”о пути добра“. Учение русского мыслителя стало привлекать к себе внимание западных исследователей еще при его жизни (работы К. Мацеллы, Т. Масарика и др.). Уже в первом десятилетии Д. А. Брюкнера, Н. Гофмана, Е. Мишо, А. Пальмиери, М. д’Эрбини. Брюкнер утверждал, что ”моральная философия“ Соловьева представляет собою ”наиболее интересное“ умственное достижение России (Brükner D. A. Geschichte der russischen Literatur. Leipzig, 1905, S. 309). Главную заслугу русского мистика, его мировое значение он видел в ”защите основных моральных принципов человечества“.

Весьма характерна в этом отношении также монография Мишеля д’Эрбини ”Владимир Соловьев“, вышедшая под многозначительной рубрикой ”Новый человек России“. В специальной главе об этике Соловьева автор прежде всего стремился подчеркнуть якобы универсальный характер его нравственной концепции. Раскрывая содержание этой концепции, автор выделял в качестве наиболее плодотворных ее элементов ”констатацию“ Соловьевым ”таинственной зависимости от сверхчеловеческого“ моральной деятельности людей, ”установление идентичности“ понятия добра и Бога и т. п. Д'Эрбини утверждал, что можно ”констатировать в сознании современников“ определенные ”плоды“ тех идей, которые получили выражение в этике Соловьева. (M. d’Herdigny. Vladimir Soloviev. – Paris, 1911, p.   151).

Произведения Соловьева изданы на немецком, английском, французском, итальянском, голландском, хорватском и чешском языках.

Сборники стихотворений В. С. Соловьева начали выходить еще при жизни поэта: до 1900 г. появилось три издания (М., 1891; 1895, СПб., 1900), включавшие, однако, лишь часть его стихотворного наследия. С 1900 по 1921 г. вышло четыре посмертных издания: 4-е изд. (М., 1901) – под редакцией брата поэта М.   С.   Соловьева; 5-е изд. – перепечатка предыдущего; 6-е изд. (М., 1915) и 7-е изд. (М., 1921) под редакцией сына М. С. Соловьева – С. М. Соловьева. Наиболее полными из них являются 6-е и 7-е. В 1922 г. были впервые собраны воедино и изданы С. М. Соловьевым ”Шуточные пьесы Владимира Соловьева“ (М., 1922).

Начатое в 1901 г. первое cобрание сочинений выходило в Петербурге в издательстве ”Общественная польза“. Всего было издано 9 томов под редакцией М. С. Соловьева (до 7-го тома) и Г. А. Рачинского. В 1911 – 1913 гг. С. М. Соловьев – младший, племянник философа, вместе с Э. Л. Радловым подготовили второе издание cобрания сочинений в 10 томах, которое печаталось петербургским товариществом ”Просвещение“. Кроме того, в Брюсселе издано на русском языке самое полное на данный момент собрание сочинений (Т. 1. – 16, 1966 – 1970).

В четвертом томе ”Антологии мировой философии“ (М., 1972) были опубликованы фрагменты сочинений В. С. Соловьева. Отдельным изданием выходила поэзия философа: Соловьев В. С. Стихотворения и шуточные пьесы. – Л., 1974.

Двухтомник, изданный в 1988 году, – первое советское издание философских произведений выдающегося русского мыслителя.

В. С. Соловьев был не только профессиональным философом, он выступал и как богослов, и как поэт, и как публицист, и как литературный критик.

Издание трудов русского философа, появление документального фильма, посвященного его личности, показывает широкий интерес общественности к творчеству В. С. Соловьева.